Форум "Владимир Высоцкий. Творчество и судьба"

Господа. 30 мая была годовщина смерти друга ВВ Давида Карапетяна. Об этом я уже написал в теме "Уходят люди". А здесь для тех кто не читал книгу предлагаю вниманию одну из ее глав, посвященную Давиду. Потому что этот человек и дружба с ним для меня очень дороги.

МОЙ ДРУГ – ДРУГ ВВ

воспоминание к дате из дневника 2007-ого года

«Давид! Дорогой! Вызвали в театр.
Прошу - подъедь туда. Обнимаю!
Высоцкий»
(записка в двери)

Яростно-беззащитный. Вальяжно-застенчивый. Гордынисто-скромный. Доверчиво-настороженный. Безвольно-практичный. Закомплексованный на своей внешности красавец-сердцеед. И вечно растерянный перед жизнью циничный романтик…

Саак Карпович Карапетян. Премьер-министр Армении конца сороковых-начала пятидесятых. Академик. Три дочери и младший сын. Давид. Любимец семьи. С детства удрученный своей «золотомолодежностью». Из всех положенных привилегий цеплявшийся лишь за книги из цековского спецрасредителя, бесплатный футбол на стадионе «Спартак» (позже – «Раздан») и бильярд в гостиной на втором этаже правительственного дома-особнячка в центре Еревана…

Д: …Сам с собой играл. Лет с пяти наверное. Еле до стола доставал. А годам к одиннадцати играл лучше, чем сейчас. Сын Микояна, ему около двадцати было, в санатории королем был на бильярде. Недели две меня, сопляка, даже к столу не подпускал. Потом один раз подпустил и проиграл подряд партий пять. На глазах у девушек всех своих. После этого он больше со мной не играл…

Бильярд. Футбол. И книги, книги, книги… Угрюмый домашний мальчик с дефицитом веса вместе с тоннами рыбьего жира и прочих витаминов к шестому классу проглотивший всю отцовскую библиотеку. К которой, к слову, сам отец не прикасался. Лишь исправно пополняя положено-дефицитно-номенклатурным. И выдавая сыну деньги на «букинистичекие» похождения. Жюль Верн, Цветаева, Мандельштам, Кропоткин, Северянин, Овидий, Ахматова, Данте, Толстые… Коктейль из разрешенного, полузапрещенного и запрещенного. Предательски забродивший в брюнетисто-кудрявой подростковой голове. И в семнадцать обернувшийся крепленым бунтарским вином отвращения. К прожаренному солнышком провинциализму малой кавказской родины и к Родине большой. Но тем не менее после школы – прямичком в самое сердце этой большой и ненавистной. Чтобы там же, на улице Метростроевской, от неё и спрятаться. Укутав душу с мозгами одеяльцем из вольно-романтических лоскутков итальянской и французской грамматик. И женитьба. Наперерез. По любви. Но не безумной. Зато на коренной парижанке. Пусть и дружественно настроенной к большой и ненавистной. Тем не менее однако - подданной враждебного капгосударства. И понятно, что сразу: а) родовой шок на малой кавказской и б) «ёрш» из гэбэшной тоски напополам с праведной ненавистью в глазах инязовского кадровика-полковника. Только всё уже поздно. Потому что на пороге съемной квартиры очаровательной Мишель* уже стоит её соседка - не менее очаровательная Татьяна**. Рядом же с Татьяной - тот, под знаком которого пролетят ближайшие тринадцать лет жизни не только его, но и остальных двух сотен миллионов прописанных судьбой в большой и ненавистной…
Лето две тысячи второго. Со дня смерти ВВ прошло больше двадцати лет. В интервью, фильмах, дневниках и мемуарах высказаться о нем успели все - друзья, враги, коллеги, знакомцы, соседи, собутыльники, просто сочувствующие. И пластинка затерлась, поскольку пошла на второй, третий, четвертый круги. Но тут выстрел - «Владимир Высоцкий. Между словом и славой». Автор - Давид Карапетян. Друг ВВ, молчавший почти четверть века. И вдруг написавший. Первую в своей жизни книгу. И лучшую о Высоцком. Потому что так и о таком Высоцком еще не писал никто. И думаю - не напишет. Почему? Ответ: кто еще не прочитал - прочитайте. Если, конечно, найдете книгу. И сразу поймете почему. Как, например, автор этих строк ( живое время! и живой, но не опущенный до уровня плинтуса ВВ! ) - сразу после прочтения «Между словом и славой» решивший, что одним из главных героев его эртээровского фильма к 65-летнему юбилею ВВ будет Карапетян. После чего отснял с ним большое интервью. А спустя пару месяцев, показав ему первому готовое кино, выпил с ним дебютно-совместные ноль пять и…
Известно, что после тридцати новых друзей жизнь уже не выдает. И я с этим тезисом был категорически согласен. До зимы две тысячи третьего. Когда вдруг понял, что с разбегу нарвался. На очередное исключение из правил…
Последующие четыре года мы общались практически ежедневно. Лично или по телефону. Не взирая на катастрофическую разницу в возрасте. Хотя слово «общались» не совсем то. Не общались, нет. Поедом насыщались друг другом. И друг друга же одаривали своими друзьями: звездными, полузвездными и напрочь незвездными. Главное - чтобы одного с нами «высоцкого» резус-фактора. И, конечно же, творили. Ну и вытворяли. Всякое. Чуть больше - на горе бедной Нателле (третьей и самой любимой жене Давида), чуть меньше - на горе моей маме. Причем вытворяли на равных. Без скидок на возрастную вилку. И самыми безобидными «ладейными окончаниями» наших винно-водочных «стрелок» были ночной бильярд вкупе с предрассветными телефонными розыгрышами той же многострадальной Нателлы, ереванского племянника Овика Костаняна и просто общих друзей. О других же «ладейных окончаниях» умолчу. Поскольку никогда не был сторонником «чистоты жанра» (в данном случае – дневниково-изнаночного) и твердо уверен в том, что далеко не всё тайное обязано становиться явным. Тем более, тайное это было для нас всего лишь залихватско-куражистой прелюдией. Пусть и звучавшей довольно часто в режиме фортиссимо. Более кайфоносным для себя мы единогласно определили не вчерашние «выступления», а сегодняшние «отмокания». Под много пива. Когда уже некуда и незачем спешить (ведь все, что могли наворочать уже наворочали накануне), а впереди - целый свободный похмельный, но не пьяный день. Короче - больше самой выпивки и всего из неё вытекавшего нам нравилось справлять похмелья. И мы их справляли. Под неторопливые монологи. Мои - о безвременной кончине русского кинематоргафа и Давида - о судьбах мировой литературы. А фоном всегда звучал ВВ. Час, полтора, два. Пока по отработанному регламенту не вклинивался в наше похмелье. Сначала - первым, случайно-ассоциативным воспоминанием. Потом вторым. За ним третьим - с моей подачи уже не случайным. После чего, съежившись в одно большое ухо, я затыкался. И внимал. Временно отлетевшему в семидесятые Давиду. Оставляя за собой право лишь на редкие туповатые вопросы да замену смолкнувших кассет с голосом ВВ…

…И по секрету я скажу тебе
Мою фамилью, имя, отчество
Прекрасно знали в КаГеБе

Д: …Дружба с Володей… Это сейчас о ней с гордостью вспоминают. А тогда многие свою с ним дружбу старались не афишировать… Во всяком случае до его женитьбы на Марине. Дружба… Да даже если знакомство с ним человек не скрывал могли дёрнуть в кадры на беседу. Особенно если ты в оборонке работал или близко к этому. Да и среди актеров до Марины с Высоцким не престижно было дружить. Алкаш, поет не благонадежное что-то, одет всегда не очень. А тут присвоение звание на носу или Госпремия. Или утверждение худсоветом на главную роль пламенного революционера. Настучат, что видели как выпивал с ним или просто где-то общался и всё - моментально «соскочить» могли и звание, и премия, и роль... Когда же Марина появилась тогда сразу всё по другому стало…

…Я не люблю любое время года
В которое болею и не пью

Д: …Знаешь, крамолу тебе скажу - я его пьяным любил больше. Хотя, конечно, любил и трезвым. Но пьяным - больше. Не пьяным в усмерть. Нет. Выпивающим. Когда еще не запой, а только начало. Он дико нежным был в такие дни. А трезвым… Трезвым, в семидесятых он уже каким-то деловым становился. Один раз я вообще на него обиделся… Предбанник перед рестораном Дома кино знаешь?.. Так вот раньше там бар был такой небольшой. И вот как-то днём я за стойкой там сижу и попиваю что-то. А накануне Володя у нас был. Мы всю ночь с ним проговорили. Абсолютно трезвые. Потом он ночевать остался на диванчике своем «высоцком» Утром же проснулся и в театр на репетицию уехал, а я в бар этот. И вот сижу. Вдруг смотрю - Володя заходит. Я ему весь навстречу, а он: «Привет, Давидушка». Руку пожал так быстро и в ресторан. Оказалось - там у него встреча какая-то назначена была по поводу кино. А я в ступор впал: как же так - суток еще не прошло как о Мандельштаме говорили, о Межирове, о Бабеле, откровенничали обо всём и вдруг «Привет, Давидушка» и всё…

…Если б водка была на одного
Как чудесно бы было…

Д: …Он водку, кстати, не любил. И пиво не любил... Что любил? Коньяк, шампанское, виски…

…А стрелок: «Да это что ж за награда
Ты мне выкати портвейна бадью…»

Д: …Я же до Володи очень мало пил. Вернее - если пил, то понемногу. А с ним, если он развязывал понемногу невозможно было. Мне, знаешь как трудно за ним угнаться было? Но соответствовал как-то. И не напивался. Гены, видимо, кавказские срабатывали…

…Во мне два «я», два полюса планеты
Два разных человека, два врага…

Д: …А в Ереване знаешь как на самом деле было? Когда мы с Володей на день рождения Долли пришли. Это в книги я несколько окультуренно написал, что пришли, что Володе вдруг стало плохо, и все гости из-за этого сразу расстроились… На самом же деле он как только вошел, с порога поздоровался со всеми, а потом вдруг увидел пианино и сразу к нему. Крышку открыл, по всем клавишам одним пальцем быстро так провел, по шпанистому как-то, с вызовом. И сразу к столу. И не садясь чью-то чужую полную рюмку схватил и хлоп её залпом… Но все сделали вид, что так и нужно. Никто даже оттенка удивления не проявил. Хотя, конечно, было видно сразу, что он не в форме…

Я любил и женщин и проказы –
Что ни день, то новая была…

Д: …Да нет. Не все ему на шею вешались. Для того чтобы влюбиться в Володю нужно было что-то иметь не только в сердце, но и в голове… Ну вот как тебе сказать?... В него не могла влюбиться женщина, которой нравился, например, Лановой. И наоборот…

Я вышел ростом и лицом
Спасибо матери с отцом…

Д: …На сцене и на экране - да. Очень брутальным смотрелся. А в жизни он, знаешь, очень смешно двигался. Чуть суетливо, чаплинской такой походчкой – носки в разные стороны и так топ-топ. На каблучках своих высоких…

……………………………

Д: …Ругаться не ругались. Но один раз он на меня закричал. В сауне какой-то. Когда он себе водки полстакана налил и в один глоток её. А я ему - нельзя же так, Володя. И он стал на меня кричать. Страшно кричать. Ни до, ни после он никогда так на меня не кричал…

…Я не люблю любое время года
В которое болею или пью

Д: …Когда не пил выпивающих не сторонился, нет. Просто сочувственно как-то относился к ним… Однажды в Доме кино они всем театром что-то отмечали. А я там же, через пару столиков от них сидел и выпивал с кем-то. Вдруг вижу Володя встает, а он как раз не пил тогда, и ко мне подходит. У столика нашего останавливается и говорит мне: «Ну что - пошли»? И покачивается с мысков на пятки. А я ему: «Я посижу еще, Володя». Тогда он в ответ головой покачал и с жалостью какой-то говорит: «Эх, ты… Ну как же так, Давид»? В смысле - зачем же пьешь? И к выходу пошел…
…Не знаю как другие, а я верю -
Верю в друзей…

Д: …У меня с Аней*** роман тогда начинался. Очень плохо начинался. Я почти каждый день к ней в Долгопрудный мотался. Но Мишель еще ничего об этом не знала. И вот как-то в Долгопрудном я у Ани четыре дня пропадал. Отношения выясняли и пришли к выводу, что всё - никогда ничего у меня с ней не получится... А для Мишель я просто пропал. То ли убили меня, то ли КГБ арестовал. И она на второй день позвонила Высоцкому: «Володя, Давид пропал». Володя сразу через свои знакомства милицейские начал меня искать. В моргах, в больницах, везде. Через три дня я возвращаюсь. Мишель сразу звонит Володе: «Все в порядке. Давид нашелся». А я убитый нашими с Аней выяснениями. Как вошел - сразу в свою комнату, на тахту и глаза в потолок. Вдруг дверь открывается, входит Володя. Я молчу. Даже не поздоровался с ним. А он, ничего не спросив, ко мне подходит, опускается у тахты на корточки и два раза, как ребенка гладит меня по волосам. И потом руками пассы над моей головой начинает делать. Круговые такие. Как экстрасенс. Ему в театре кто-то объяснил, что этими пассами можно снимать нервное напряжение у человека. И так он часа два возле меня просидел. Ничего не спрашивая. Просто сидел, молчал и делал пассы. Все про меня понимая. И непонятно ведь – позвонили ему, сказали, что я нашелся. Вроде ситуация разрешилась, зачем приезжать? Но он на расстоянии как-то понял – найтись-то нашелся, а что-то со мной не так. И сразу после звонка Мишель приехал…

В ресторане по стенкам висят тут и там
«Три медведя», «Заколотый витязь»…

Д: …Вот тебе еще одна его черточка… Если ты с ним приходил в ресторан, в ВТО или в Дом кино… А там ведь всегда было полно его знакомых, друзей… Так вот - если он приходил с тобой, то невзирая на приглашения к другим столикам, всегда оставался с тем с кем пришёл. Мог подойти, поздороваться, но никогда не принимал приглашения присесть и выпить... При мне Евтушенко его к себе за столик приглашал, Мордюкова Нона, Матвеев, Ульянов… Нет. Подойдет, поздоровается, перебросится парой фраз и возвращается к тебе. И весь вечер только с тобой. При том, что я в плане, скажем так, престижности застолья безусловно уступал и Евтушенко и Ульянову…

…Я лежу в палате наркоманов
Чувствую – сам сяду на иглу…

Д: …Когда ему чуть ли не самый первый раз предложили лечь в больницу, он сказал: «Ладно. Но с условием - сделайте туда постоянный пропуск Давиду». А с меня взял слово, что в первый же день я ему принесу…
Я: Но это ж ерунда. Человека кладут от этого лечить, а ты ему…
Д: Да всё я понимал. Но не мог отказать ему. Просто не мог, понимаешь. Я же влюблен в него был как бабу… И вот купил я для него бутылку, но не сразу в больницу поехал, а куда-то еще заскочил по делам своим. И застрял там. Потом вдруг вспоминаю - Володя же ждёт. И уже только к вечеру в эту больницу добираюсь. Вхожу в палату, вижу - в центре сидит на табурете Володя и вокруг него человек шесть пропитых таких трясутся. А он меня, увидев, гордо так всех этих глазами обводит и говорит им: «Ну что я говорил? Давид никогда не предаст». И тут же мою бутылку за полминуты прикончили.
Я: И ты ему вот так каждый день по бутылке приносил?
Д: Нет. Ему потом сам завотделением приносил. Володя ему в ординаторской целую кассету напел, обаял... А он же любого мог обаять… И вот этот завотделением ему каждый день приносил. Утром и днем лечил его, а вечером наливал. Пока через неделю это дело не вскрылось. И моментально конечно врача того выгнали… Мне кстати запись ту Володину, больничную недавно подарили. Она, оказывается, у всех высоцковедов есть…

…Нет друга, но смогу ли
Не вспоминать его,
Он спас меня от пули
И много от чего…

Д: …Да не было у него в театре друзей… За исключением может быть Дыховичного. И Бортник, и Смехов - это не друзья. И даже Золотухин… Коллеги, хорошие приятели... Потому что ведь друг это что? Друг это когда ночью в любом виде, без звонка, можешь придти к человеку и знаешь, что тебя не пошлют, а примут… Так вот - ни к кому из театральных Володя так придти себе позволить не мог… А тут - час ночи, ты сидишь и что-нибудь перед сном листаешь. Вдруг звонок в дверь. Подходишь, открываешь, а на пороге Володя. «Привет. Это я». Пьяный, трезвый, грустный, веселый. Всякий. Просто: «Привет. Это я». И всё…

…И как будто не здесь ты если почерк невесты
Или пишут отец твой и мать…

Д: …Да нормальные у них с матерью отношения были. Любили друг друга. Она же весь быт Володин держала, когда Марины в Москве не было. Нина Максимовна каждую неделю к нему приезжала за грязным бельем и чистое привозила. При мне это много раз бывало… Ты только представь через всю Москву - со своей улицы Шверника к нему в Матвеевское, где они с Мариной долго снимали. На автобусе, потом на электричке. С сумками… Сам же он не стирал… Мужику тридцать пять лет, а к нему мама за бельем каждую неделю приезжает… Потому что он даже в тридцать пять ребенком в сущности оставался. Во всяком случае в плане быта…

Я когда-то умру, мы когда-то всегда умираем…

Д: …В ресторане об этом услышал… Кто-то подошел и сказал… Мы к тому времени уже года полтора не виделись… Всю ночь потом коньяк пил… Помню я Нателле тогда сказал - пусть лучше бы я вместо него… И сегодня готов вместо него… На следующий день поехал на Грузинскую. Янклович дверь открыл. Сказал: «Подожди». Ушел на кухню, вернулся… «Проходи»... Не всех пускали... Марина уже приехала. Мы обнялись с ней. Она провела меня к Володе… Потом всю ночь вино какое-то на кухне пили. Ахмадулина была, Мессерер, Сева Абдулов… Кто-то попросил меня за Володарским на машине съездить. Он сразу как узнал про Володю - от горя «в пике» такое ушел, что из дома не мог выйти. А какое там на машине - я уже тоже пьяный… Утром из театра приехали… Помню Славина Семёну Владимировичу кричала: «Здесь же одни евреи, одни евреи»! Что-то в этом роде. И Семён Владимирович так согласно головой кивал… Потом дома пил два дня… А в день похорон помню в театре каждые пять минут газировку пил. У них там автомат бесплатный стоял… После похорон на Грузинскую приехали. По моему с Севой Абдуловым… У подъезда «Волга» стояла серая. С антенной. И слышно было как оттуда рация шипела. И тот, кто сидел в «Волге», прямо не опасаясь, что его слышно громко передавал куда-то: «В подъезд зашли такой-то и такой-то… Подъехала машина, номер такой-то…». То есть пасли всех, кто на поминки Володины пришел… Мы в квартиру зашли, а там народу – вся «Таганка». Сесть некуда. Тогда Сева говорит: «Пошли к Саше». И мы поднялись к Митте. В том же доме. Там стол был накрыт. Нас очень мило встретили и Митта и жена его. Потом Смехов подошел. И мы впятером поминали до ночи Володю…

Нормальная дружба, да? Только пили, похмелялись и с опохмела «затачивались» на ВВ. Разочарую. И извинюсь. За невольную алкогольно-гипербализированную романтизацию наших отношений. Ну получилось так. Случайно. На деле же… Пили не в чёрную и не ежедневно. Гораздо реже, чем, скажем, писали. Причем писали и порознь и совместно. Как, к примеру, сценарий игрового фильма с рабочим названием «Городской романс». О чем сценарий? Конечно же о ВВ. По мотивам его незаконченной прозы «Роман о девочках». И надо сказать получилось не очень позорно. Чему свидетельство два миллиона баксов, выделенных на бюджет будущего фильма «топовой» продюсерской фирмой России. Чтобы кино поспело к семидесятилетию Высоцкого. Но кино не поспело. И уже никогда никуда не поспеет. Почему? Вопрос к уважаемой Ю. А. - добрейшему человеку и правопреемнице Марины Влади на территории нашей страны. Посчитавшей работу авторов «очень непрофессиональной». При том, что профессионалы от кино за «Городской романс» почему-то сдуру присудили его авторам лауреатство на Всероссийском конкурсе сценариев-экранизаций. Но всё это песня отдельная. Да и сегодня уже никому не нужная. Тем не менее, спасибо и Ю. А. и Никите с Аркадием (Высоцким) за разрешение разовой публикации «Городского романса» в сборнике, посвященном двадцать пятой годовщине со дня смерти ВВ…
Итак, не только пили, но и писали. Вместе и раздельно. О ВВ и не о ВВ. И читали друг друга. Восторгаясь и разочаровываясь. И всё это очень не по тихому. Срывая на крике связки. Разругиваясь вдрызг на недели. Причем не только по поводу собственных опусов. Или чужих. По многим поводам. И людям. От Ходоркоского, Чубайса и талантливой журналистки «МК» Кати Сажневой до непублично-безвестных читателю субъектов из ближнего круга. И всё это, прошу заметить - пребывая в абсолютно трезвом мироощущении. В котором, хочется верить, пребывали и те, кто после разлёта по державе карапетяновской «Между словом и славой» двумя изданиями по тридцать тысяч экземпляров, воспылали к Давиду и его книге. Поскольку ведь, действительно, полная вдруг шняга нарисовалась. Все друзья ВВ давно назначены и рассажены по ранжиру в партере современности, а тут выплыл какой-то новый, непонятный и главное - не прописанный в установленном порядке у ваганьковского постамента…
- Друг… Сэм Брук… Да таких друзей у Володи вагон было!... Подпись на фотографии?! Какая?! «Давиду - самому верному»?! И что?! Володя каждому второму такие подписи делал! Друг… Да если друг почему тогда молчал двадцать лет?! Почему?!
А потому и молчал, уважаемые. Чтобы не петь в сводном хоре пожилых мальчиков-неврастеников. Чтобы переждать когда вы все отпоете. Чтобы посредством законной прописки не быть пришпиленным к отведённому у постамента месту. А то, что в книге своей привел он не все доказательства своей главной по жизни дружбы - тут уж извините. Скромность, гордость, тактичность. Нужное подчеркните сами. Пока же вы думаете что подчеркнуть, я возьму на себя смелость эти доказательства привести.

«Давид, здравствуйте! Нашла Ваш адрес в справочном бюро. Вы очень мне нужны по важному делу. Пожалуйста, не посчитайте за труд позвонить мне, чтобы договориться о встрече. Звонить лучше утром или попозже вечером. Наверное, Вы меня забыли, но я еще существую и Вас хорошо помню и выделяю из многих, кто окружал моего Володю. Жду вашего звонка - 253-37-64.
Нина Максимовна Высоцкая
123557, Москва, Малая Грузинская 28, квартира 30
Москва 10 марта 1989»

Что за дело было к Давиду у Нины Максимовны мы уже никогда не узнаем. Но вот вам, товарищи воспылавшие, её письмо, а для особо одаренных - моя жирная черточка.

«Дорогому Давиду, другу нашему, на память о старых нежных временах нашей юности.
Марина Влади
Marina Vlady
19. 11. 88»

Это подпись Марины Влади на присланном экземпляре первого французского издании её «Прерванного полета», где, к слову сказать, из всех многочисленных друзей ВВ именной идентификацией она удостаивает лишь двоих - Всеволода Абдулова и Давида Карапетяна.

Давиду Карапетяну. 3 марта 1970-ого года

Тоска немая гложет иногда,
И люди развлекают – все чужие,
Да, люди создавая города,
Все забывают про дела иные,
Про самых нужных и про близких всем,
Про самых, с кем приятно обращаться,
Про темы, что важнейшие из тем
И про людей, с которыми общаться.
Мой друг, мой самый друг, мой собеседник,
Прошу тебя, скажи мне что-нибудь,
Давай презрим товарищей соседних
И посторонних, что попали в суть.

А это уже сам ВВ. Опять же к слову - совсем не щедрый на посвящения. Борис Можаев, Валерий Золотухин, Всеволод Абдулов, сыновья Никита и Аркадий, Юрий Любимов, Михаил Хергиани, Левон Кочарян, Игорь Кохановский, Артур Макаров, Юрий Гагарин, Лев Яшин, Василий Алексеев, Николай Скоморохов, Татьяна Иваненко, Марина Влади и… Давид Карапетян - вот, пожалуй навскидку и все «посвященные» на тысячу песен и стихотворений, созданных ВВ. Так что - дышите ровнее, господа. И спокойно отдыхайте в своих партерах. Согласно купленным билетам на крепкую мужскую дружбу. С гражданином Высоцким Владимиром Семеновичем тысяча девятьсот тридцать восьмого года рождения…

Май 2007-ого. Диагноз - острый лейкоз. Десять дней и всё. Бред. Хотя нет. Не бред. Совсем не бред. Потому что смерть бредом не бывает. Просто, значит, так было предписано ИМ. Чтобы они встретились снова. Спустя четверть века. Вот только где - ТАМ или ТАМ? Опять же ответ на сегодня знает только ОН. Уверен лишь в одном - и тот и другой сейчас вместе. По одну сторону небесной баррикады. Потому что оба жизни свои прожили одинаково - не так, как положено, а так как хотели. Без табу и канонов. Вразнос, расхристанно и наотмашь…
Сорок дней. Сегодня. А потом будет полгода, год и далее со всеми остановками. Сорок дней. Сегодня. А потом… Нет, набирая твой номер, я не впадаю башкой в инерционный ступор и отлично понимаю, что тебя не услышу. Трубку возьмет твоя Нателла. И в ответ на мое «Привет, Нателла-джан» скажет: «Привет, мой хороший». Хоть совсем я и не хороший. Какой же хороший, если вчера подчищая память своей мобилы чуть не стер твою последнюю «эсэмэску». Годичной давности. «Всем! Всем! Всем! Госпожа Игрек начала читать «Манон Леско!» Видно где-то ты в тот день пигмалионил. С очередной Галатеей тропревско-выхинско розлива. Втихаря от Нателлы. Или не втихаря. Теперь это уже не важно. Важно, что «эсэмэска» осталась в «симке». И её можно иногда читать. Как привет от тебя. Или предостережение. Чтобы, глядя на фотку подаренную тобой моей маме (где ты сидишь за столом рядом со своим политическим любимцем Горбачевым) не слишком часто стучались мне в темечко четыре гордынистых слова: МОЙ ДРУГ - ДРУГ ВВ…
Москва, 08.07.2007

* Мишель Кан - первая жена Давида Карапетяна, переводчик, живет в Париже
** Татьяна Иваненко - мать дочери В. Высоцкого, актриса театра на Таганке
*** Анна Герулайтис - вторая жена Давида Карапетяна, манекенщица, ныне супруга народного писателя Азербайджана Максуда Ибрагимбекова